Рождество в Москве

Замечательный писатель Иван Шмелёв (1873-1950) долгое время был почти неизвестен на родине: в СССР его не печатали. Шмелёв эмигрировал в 1922 году, лучшие свои произведения написал за рубежом. Писатель очень скучал по России. В романе "Лето Господне" он запечатлел картины милого его сердцу Замоскворечья, старинный уклад русской патриархальной жизни. В Европе Иван Сергеевич получил известность после публикации эпопеи "Солнце мёртвых" (1924 г.). Она была переведена на многие языки.

Друзьями Шмелёва в эмиграции стали философ Иван Ильин, Александр Куприн, семья генерала Деникина... Жил он тяжело, порой на грани нищенства. Облик имел соответствующий - худой человек с лицом аскета, с грустными серыми глазами. Предлагаем вашему вниманию кусочек его прозы.

Рождество в Москве

Рождество в Москве чувствовалось задолго - весёлой, деловой сутолокой. Только заговелись в Филипповки, 14 ноября, к рождественскому посту, а уж по товарным станциям, особенно в Рогожской, гуси и день, и ночь гогочут - "гусиные поезда", в Германию: раньше было, до ледников-вагонов, живым грузом. Не поверите - сотни поездов! Шёл гусь через Москву - с Козлова, Тамбова, Курска, Саратова, Самары... Не поминаю Полтавщины, Польши, Литвы, Волыни: оттуда пути другие. И утка, и кура, и индюшка, и тетерка... глухарь и рябчик, бекон-грудинка, и... чего только требует к Рождеству душа. Горами от нас валило отборное сливочное масло, "царское", с привкусом на чуть-чуть грецкого ореха - знатоки это очень понимают - не хуже прославленного датчанского. Катил жерновами мягкий и сладковатый, жирный, остро-душистый "русско-швейцарский" сыр, верещагинских знаменитых сыроварен, "одна ноздря". Чуть не в пятак ноздря. Никак не хуже швейцарского... и дешевле.

... Гуси, сыры, дичина... – ещё задолго до Рождества начинало своё движение. Свинина, поросята, яйца... - сотнями поездов. Волга и Дон, Гирла днепровские, Урал, Азовские отмели, далёкий Каспий... гнали рыбу ценнейшую, красную, в европах такой не водится. Бочками, буковыми ларцами, туесами, в полотняной рубашечке-укутке... икра катилась: "салфеточно-обёрточная", "троечная", кто понимает, "мешочная", "первого отгрёба", пролитая тузлуком, "чуть-малосоль" и паюсная - десятки её сортов. По всему свету гремел русский кавьяр*. У нас из неё чудеснейший суп варили, на огуречном рассоле, не знаете, понятно, - калью*. Кетовая красная? Мало уважали. А простолюдин любил круто солёную, воблину-чистяковку, мелкозернисторозовую, из этаких окоренков скошенных, 5-7 копеек за фунт, на газетку лопаточкой, с походом. В похмелье - первейшая оттяжка, здорово холодит затылок.

Так вот-с, всё это - туда. А оттуда - тоже товар по времени, весёлый: галантерея рождественская, ёлочно-украшающий товарец, всякая щепетилка мелкая, игрушка механическая... Наши троицкие руку набили на игрушке: овечку-коровку резали - скульптора дивились! - пробивали дорожку за границу русской игрушке нашей. Ну, картиночки водяные, краски, пёрышки-карандашики, глобусы всякие учебные... всё просветительно-полезное, для пытливого детского умишки. Словом, добрый обмен соседский.

... Но главный знак Рождества - обозы: ползёт свинина.

Гужом надвигается к Москве, с благостных мест Поволжья, с Тамбова, Пензы, Саратова, Самары... тянет, скрипя, в Замоскворечье, на великую площадь Конную. Она - не видно конца её - вся уставится, ряд за рядом, широкими санями, полными всякой снеди: груды чёрных и белых поросят... белые - заливать, чёрные - с кашей жарить, опытом дознано, хрусткую корочку даёт с поджаром! Уток, гусей, индюшек... груды, будто перьё обмёрзлое, гусиных-куриных потрохов, обвязанных мочалкой, пятак за штуку! - всё пылкого мороза, завеяно снежком, свалено на санях и на рогожах, вздёрнуто на оглоблях, манит-кричит - купи! Прорва саней и ящиков, корзин, кулей, сотневёдерных чанов, всё полно птицей и поросятиной, окаменевшей бараниной, розоватой замёрзшей солониной... каков мороз-то! - в жёлто-кровавых льдышках. Свиные туши сложены в штабеля - живые стены мясных задов палёных, розово-чёрных "пятаков" - свиная сила, неисчислимая.

За два-три дня до Праздника на Конную тянется вся Москва - закупить посходней на Святки, на мясоед, до Масленой. Исстари так ведётся. И так, поглазеть, восчувствовать крепче Рождество, встряхнуться-освежиться, поесть на морозе, на народе, горячих пышек, плотных, вязких, постных блинков с лучком, политых конопляным маслом до чёрной зелени, пронзительно душистым, кашных и рыбных пирожков, укрывшихся от мороза под перины; попить из пузырчатых стаканов, весело обжигая пальцы, чудесного сбитню русского, из имбиря и мёда, божественного "вина морозного", согрева, с привкусом сладковатой гари, пряной какой-то карамели, чем пахнет в конфетных фабричках, сладкой какой-то радостью, Рождеством?

Темнеет рано. Кондитерские горят огнями, медью и красным лаком зеркально-сверкающих простенков. Окна завалены доверху: атласные голубые бонбоньерки - на Пасху алые! - в мелко воздушных буфчиках, с золотыми застёжками, с деликатнейшим шоколадом от Эйнема, от Абрикосова, от Сиу... пуншевая, Бормана, карамель-бочонки, россыпи монпансье Ландрина, шашечки-сливки Флея, ромовые буше от Фельца, пирожные от Трамбле... Барышни-продавщицы замотались: заказы и заказы, на суп-англез, на парижский пирог в мороженом, на ромовые кексы и пломбиры.

...Млеком и мёдом течёт великая русская река. Вот и канун Рождества - Сочельник. В палево-дымном небе, зеленовато-бледно, проступают рождественские звёзды. Вы не знаете этих звёзд российских: они поют. Сердцем можно услышать только: поют - и славят. Синий бархат затягивает небо, на нём - звёздный, хрустальный свет. Где же Вифлеемская? Вот она: над Храмом Христа Спасителя. Золотой купол Исполина мерцает смутно. Бархатный, мягкий гул дивных колоколов его плывет над Москвой вечерней, рождественской. О, этот звон морозный... можно ли забыть его?! Звон-чудо, звон-виденье. Мелкая суета дней гаснет. Вот воспоют сейчас мощные голоса Собора, ликуя, всепобедно. "С на-ми Бог!.." Священной радостью, гордостью ликованья, переполняются все сердца. "Разумейте, язы-и-и-цы-ы... и пок-ко-ряй-теся... Яко... с на-а-ами Бог!" Боже мой, плакать хочется... нет, не с нами. Нет Исполина-Храма... и Бог не с нами. Бог отошёл от нас. Не спорьте! Бог отошёл. Мы каемся. Звёзды поют и славят. Светят пустому месту, испепелённому. Где оно, счастье наше?.. Бог поругаем не бывает. Не спорьте, я видел, знаю. Кротость и покаяние - да будут. И срок придёт. Воздвигнет русский народ, искупивший грехи свои, новый чудесный Храм - Храм Христа и Спасителя, величественней и краше, и ближе сердцу... и на светлых стенах его возродившийся русский гений расскажет миру о тяжком русском грехе, о русском страдании и покаянии, о русском бездонном горе, о русском освобождении из тьмы - святую правду. И снова тогда услышит пение звёзд и благовест. И, вскриком души свободной в вере и уповании, воскричит: "С нами Бог!.."

Примечания: *кавьяр - икра паюсная или зернистая; *калью - рыбацкий суп с икрой.

движениесолнцеТОРождествоМосквапальцыОТ и ДОрекатоварсемьялетоЧеловексчастьеяйцаобменсветморозсрокночьбелыеА77стеныпениекраскиновый