«Как только приходил Белинский… тотчас же начиналась игра в карты»

«Могучий критик-поэт» (выражение В. Панаева); «он знал мало, и в этом нет ничего удивительного» (слова И. Тургенева); «этот симпатичный неуч» (характеристика, данная Белинскому В. Набоковым в романе «Дар» и не пропущенная в печать в довоенном парижском журнале «Современные записки» одним из редакторов, М. Вишняком).

Если современного читателя трудно представить всерьёз заинтересованным публицистикой Белинского, то каждый преферансист должен помнить его имя: Белинский не может быть забыт как едва ли не первый в России писатель, отдавший преферансу всё свободное время. Даже Ю. Оксман в своей «Летописи жизни и творчества В. Г. Белинского» (М., 1958) нехотя пишет: «1842; ноябрь — декабрь. Белинский, изнывая от непосильной работы и одиночества, пытается в свободное время забыться игрой в преферанс».

И. Тургенев, один из партнёров Белинского по игре, вспоминает: «Играл он плохо, но с тою же искренностью впечатлений, с тою же страстностью, которые ему были присущи, что бы он ни делал!»

Весной 1842 г. Белинский окончательно переехал в Петербург, 15 октября того же года поселился в одном доме с Панаевыми. А. Панаева вспоминает:

«Белинский никуда не ходил в гости… Вечером, часов в 10, приходил к нам играть в преферанс, к которому сильно пристрастился, очень горячась за картами. Он всё приставал ко мне, чтобы я также выучилась играть в преферанс.

— Гораздо лучше играть с нами в преферанс, чем всё читать вашу Жорж-Занд, — твердил он…

— Мы и так с вами бранимся, а за картами просто подерёмся, — отвечала я. — К тому же вам вредно играть в преферанс, вы слишком волнуетесь, тогда как вам нужен отдых.

— Мои волнения за картами — пустяки».

Самое подробное описание игры Белинского оставил К. Кавелин (написано в 1874 г., впервые опубликовано в 1899 г.) — также один из постоянных участников кружка преферансистов в доме И. Панаева:

«Игроком он никогда не был… Белинский становился свободным и приходил почти каждый день к нам, иногда к обеду, но чаще всего после обеда — играть в карты. Кроме нас, он хаживал вечерами на пульку к Вержбицкому, кажется, военному и женатому, о котором мы не имели понятия. П. Анненков говорил мне, что там Белинского обыгрывали наверное. Источники этого рассказа мне совершенно неизвестны…

Так как друзья Белинского знали, что он почти каждый вечер проводит у нас, то приходили к нам, и таким образом квартира наша мало-помалу обратилась в клуб… Каждый вечер кто-нибудь из друзей забегал хоть на минуту повидаться с Белинским, сообщить новость, переговорить о деле. Как только приходил Белинский после обеда — тотчас же начиналась игра в карты, копеечная, но которая занимала и волновала его до смешного. Заигрывались мы зачастую до бела дня. Тютчев играл спокойно и с переменным счастьем; я вечно проигрывал; Кульчицкому счастье валило всегда чертовское, и он играл отлично. Белинский плёл лапти, горячился, ремизился страшно и редко кончал вечер без проигрыша.

На этих-то карточных вечерах, увековеченных для кружка брошюркой Кульчицкого «Некоторые великие и полезные истины об игре в преферанс», изданной под псевдонимом кандидата Ремизова, происходили те сцены великого комизма, которые часто приводили в негодование Тютчева, забавляли друзей, а меня приводили в глубокое умиление и ещё больше привязывали к Белинскому.

Поверит ли читатель, что в нашу игру, невиннейшую из невинных, которая в худшем случае оканчивалась рублём-двумя, Белинский вносил все перипетии страсти, отчаяния и радости, точно участвовал в великих исторических событиях? Садился он играть с большим увлечением, и если ему везло, он был доволен и весел. Раз зацепившись и поставя ремиз, он старался отыграться, с азартом объявлял отчаянные игры и ставил ремиз за ремизом. Кульчицкому, как нарочно, в это время валили отборнейшие карты. Поставя несколько ремизов, Белинский становился мрачным, пыхтел, жаловался на судьбу, которая его во всём преследует, и наконец с отчаянием бросал карты и уходил в тёмную комнату.

Мы продолжали игру как будто ни в чём не бывало. Кульчицкий нарочно ремизился отчаянно, и мы шумно выражали свою радость, что наконец-то и «гадюка» попалась. После двух-трёх таких умышленных ремизов дверь тихонько приотворялась и Белинский выглядывал оттуда на игру с сияющим лицом. Ещё два-три ремиза — и он выходил из тёмной комнаты, с азартом садился за игру, и она продолжалась вчетвером по-прежнему».

Ещё более красочную историю рассказывает в своих воспоминаниях (1860–1861) хозяин салона — И. Панаев:

«Во время отдыхов иногда по вечерам он любил играть с приятелями по самой маленькой цене и играл всегда с увлечением и очень дурно.

Раз (это было у меня, накануне светлого праздника) он часа три сряду не выпускал из рук карт и наставил страшное количество ремизов. Утомлённый, во время сдачи он вышел в другую комнату, чтобы пройтиться немного. В это время Тургенев (которого он очень любил) нарочно подобрал ему такую карту на восемь в червях, что он должен был остаться непременно без четырёх… Белинский возвратился, схватил карты, взглянул и весь просиял… Он объявил восемь в червях и остался, как следовало, без четырёх. Он с бешенством бросил карты и вскрикнул, задыхаясь:

— Такие вещи могут происходить только со мною.

Тургеневу стало жаль его — и он признался, что хотел подшутить над ним. Белинский сначала не поверил, но когда все подтвердили ему то же, он с невыразимым упрёком посмотрел на Тургенева и произнёс, побледнев как полотно:

— Лучше бы вы мне этого не говорили. Прошу вас впредь не позволять себе таких шуток!»

В воспоминаниях Панаевой есть ещё одна история о Тургеневе и Белинском, связанная с преферансом. Полина Виардо Гарсиа выступала в итальянской опере в Петербурге подряд два сезона — 1843/44 и 1844/45 гг., Тургенев познакомился с ней 1 (13) ноября 1843 г. Панаева пишет:

«…сначала как дорожил Тургенев малейшим вниманием Виардо! Я помню, раз вечером Тургенев явился к нам в каком-то экстазе… Приход Тургенева остановил игру в преферанс, за которым сидели Белинский, Боткин и др. Боткин стал приставать к Тургеневу, чтобы он поскорее рассказал о своём счастье, да и другие очень заинтересовались. Оказалось, что у Тургенева очень болела голова, и сама Виардо потёрла ему виски одеколоном. Тургенев описывал свои ощущения, когда почувствовал прикосновение её пальчиков к своим вискам. Белинский не любил, когда прерывали его игру, бросал сердитые взгляды на оратора и его слушателей и наконец воскликнул нетерпеливо:

— Хотите, господа, продолжать или смешать карты?

Игру стали продолжать, а Тургенев, расхаживая по комнате, продолжал ещё говорить о своём счастье. Белинский поставил ремиз и с сердцем сказал Тургеневу:

— Ну, можно ли верить в такую трескучую любовь, как ваша?»

12 ноября 1843 г. состоялось венчание Белинского с М. Орловой. Вечер после венчания Панаева описывает так:

«Молодая села разливать чай, а Белинский, расхаживая по комнате, шутливо говорил:

— Вот я теперь женатый человек, все свои дебоширства должен бросить и сделаться филистером*.

Смешно было слышать, что Белинский говорил о своих дебоширствах; я в том же шуточном тоне отвечала, что ему надо бросить разорительную игру в преферанс».

Среди игроков круга Панаева наиболее сильным был, по всей вероятности, харьковский журналист А. Кульчицкий; в кружок панаевских преферансистов входили чиновник и переводчик Н. Тютчев и его компаньон по оскандалившейся «Конторе агентства и комиссионерства» М. Языков (1811–1885), а также И. Маслов (1817–1891) — иначе говоря, достоверно известны не менее чем десять человек, с которыми играл в преферанс Белинский. По свидетельству Панаевой, играл с Белинским также и настоящий картёжник-профессионал Н. Некрасов. В «Воспоминаниях» Панаевой есть строки о том, как «в 1842 году зимой» Белинский привёз к Панаевым Некрасова читать свои «Петербургские углы»:

«…Белинского ждали играть в преферанс его партнёры… Сели за преферанс, и Некрасов всех обыграл, потому что его партнёрами были плохие игроки. Проигрыш всех не превышал трёх рублей. Белинский сказал Некрасову:

— С вами играть опасно, без сапог нас оставите!»

Между тем «Петербургские углы» написаны Некрасовым в 1843–1844 гг., а сама Панаева в других воспоминаниях («Воспоминания о домашней жизни Н. А. Некрасова») свидетельствует, что в преферанс Некрасов стал играть во время «дела петрашевцев» (1849 г.), Белинского в это время уже не было в живых. Возможно, 70-летнюю мемуаристку подвела память, и события более чем 40-летней давности сместились. Ю. Оксман утверждает, что для Белинского «увлечение преферансом продолжалось до лета 1843 г.», не принимая во внимание по меньшей мере ещё один фрагмент в основном корпусе мемуаров Панаевой, где описываются события, последовавшие за возвращением Панаевых в Петербург в 20-х числах мая 1845 г.:

«Мы вернулись в Петербург, и у нас почти каждый вечер собирались литераторы и нелитераторы… Некрасов, который уже сделался близким человеком к Белинскому и был непременным его партнёром в преферанс».

Этот факт вполне вероятен уже потому лишь, что в 1844 г. Некрасов опубликовал вдохновенный гимн в прозе и стихах — «Преферанс и солнце». Белинский, судя по косвенным свидетельствам, продолжал играть в преферанс до тех пор, пока окончательно не утратил здоровье.

*Филистер – обыватель, ханжа.

ЧеловекквартираотдыхкартылюбовьздоровьеигрысловаисторияОТ и ДОТОпамятьдрузьяиграгостисобытиясчастьесолнцепервыйвещи