Писатель не от мира сего

Андрей Платонов - писатель необыкновенный, не от мира сего. Читать его - всё равно что касаться свежей раны. Он - явление более литературное, чем общественное, потому что с русским языком, с его синтаксисом и лексикой, он вытворял такие штуки, оценить которые в полной мере может только профессионал либо очень редкий читатель. Но язык - это лишь инструмент для выражения мироощущения, мировоззрения, а внутренний космос Андрея Платоновича не менее изыскан и сложен, чем его языковая стихия.

Его мало печатали при жизни, да он, собственно, и не жил, а маялся, страдал все годы, отпущенные ему Богом. Трудно даже вообразить, какой силы тексты мог бы создать этот талант, имей он другую судьбу: обеспеченную жизнь, элитарное образование, общение в высших литературных кругах. Ничего этого не было. И мы имеем то, что имеем.

Андрей Платонов (настоящая фамилия - Климентов) родился 1 сентября 1899 года в предместье Воронежа, умер в Москве 5 января 1951 года. Отец его служил паровозным машинистом, мать отличалась глубокой религиозностью. Андрей был старшим из одиннадцати детей в семье. Работал с 14 лет. Получить нормальное высшее образование не удалось - участвовал в Гражданской войне. В двадцатые годы работал журналистом, затем мелиоратором. И много писал.

Его охотно печатают, называют пролетарским писателем. Однако в 1929 году следует разгромная критика его рассказов, и чудесный роман "Чевенгур", законченный в том же году, не был опубликован при жизни писателя. Та же участь постигла повесть "Котлован" и многие другие произведения Платонова. В 1938 году по навету арестовали его единственного сына - пятнадцатилетнего школьника, по 58-й, политической статье. Вмешался Шолохов, депутат Верховного Совета, и мальчика выпустили - в 1941 году, уже совсем больным, он скончался через два года.

Андрей Платонов умер на пятьдесят втором году жизни от туберкулёза. Его главные вещи были опубликованы в России лишь в конце 80-х - начале 90-х годов.

Вот небольшой отрывок из его сатирической повести "Город Градов". Ильф и Петров, кстати, сочиняли свои "Двенадцать стульев" в том же 1927 году. Разумеется, авторы не знали текстов Платонова в ту пору. Некоторые совпадения между Нью-Васюками и Градовым выражают настроения той эпохи.

Человек прочней дерева

Сапожник Захар, сосед Ивана Федотыча по двору, каждый день будился от сна женою одинаковыми словами:

- Захарий! Вставай, садись за свой престол!

Престол - круглый пенёк, на котором сидел Захар перед верстаком. Пенёк на треть стерся от сидения, и Захар много раз думал о том, что человек прочней дерева. Так оно и было.

Захарий вставал, закуривал трубку и говорил:

- Я в мире человек сверхштатный! Не живу, а присутствую, и учёта мне нет... На собранья я не хожу и ничего не член!

- Ну, будя, будя тебе, Захарий, - говорила ему жена. - Будя бурчать, садись чай пить. Член! Обдумал тоже, член!

После чая Захар садился за работу, которой не вынес бы ни один зверь: столько она требовала мужества и терпения.

Шмаков постоянно латал свои сапоги у Захара, которым тот много удивлялся:

- Иван Федотыч, вашей обуже восьмой год идёт, и как вы её терпите? Когда их на фабрике сшили, с тех пор дети выросли и грамоте выучились, а многие померли из них, а сапоги всё живут... Кустарник лесом стал, революция прошла, может и звезды какие потухли, а сапоги всё живут... Это непостижимо!..

Иван Федотыч ему отвечал:

- В этом и есть порядок, Захарий Палыч! Жизнь бесчинствует, а сапоги целы! В этом и находится чудо бережного разума человека.

- А по мне, - говорит Захар, - бесчинство благородней! А то на сапожном престоле так и будешь сидеть, как и я!

Иван Федотыч убеждал Захария Палыча не глядеть на жизнь такими чувствительными глазами и не скорбеть влекущей мыслью. На свете того не бывает, чем бы утешилось беспутное сердце человека. А что такое утешение, как не мещанство, опороченное Октябрьской революцией?

- Порядок - дело чинное, - говорил Захар. - Да уж дюже землю назлили, Иван Федотыч! В порядок её теперь добром не приведёшь, - опустошать надо, не иначе!

По уходе Ивана Федотыча Захар Палыч втайне думал, что постная жизнь всё же лучше благородного бесчинства, и удовлетворительно глядел на свой порожний двор, ландшафт которого - плетень, а житель - курица.

ххх

Через три месяца для всего государственного населения Градова настали боевые дни. Центр решил четыре губернии, как раз и Градовскую, слить в одну область.

И заспорили четыре губернских города, кому приличествует быть областным.

Особенно лютовал в этом деле Градов.

Он имел четыре тысячи советских служащих, да безработных имелось две тысячи восемьсот тридцать семь человек; только область могла поглотить этот писчий народ.

Бормотов, Шмаков, управделами ГИКа Скобкин, зампред губплана Наших и другие заметные люди Градова стали во главе бумажной войны с другими городами перед лицом Москвы.

Градовцы спешно приступили к рытью канала, начав его в лопухах слободы Моршевки из усадьбы гражданина Моева.

Канал тот учреждался для сплошного прохода в Градов персидских, месопотамских и иных коммерческих кораблей.

О канале губплан написал три тома и послал их в центр, чтобы там знали про это. Градовский инженер Паршин составил проект воздушных сообщений внутри будущей области, предусмотрев необходимость воздушной перевозки не только багажа, но и объёмистых кормов для скота; для последней цели в мастерских райсельсоюза строился аэроплан сугубой мощности, с двигателем, работающим на порохе.

Сам предгубисполкома тов. Сысоев рвал, метал и внушал подчинённой ему губернии, что только Градов будет областным центром - и никакой иной населённый пункт.

Тов. Сысоев распорядился заказать штампы и вывески с наименованиями Градовского облисполкома и отдал приказ называть себя впредь предоблисполкома.

Когда никто из служащих не сбивался с области на губернию в отношениях и устных словах, тов. Сысоев повышался в добром чувстве и говорил кому попало, кто оказывался на глазах:

- Область у нас, братец! А? Почти республика! А Градов-то - почти столица европейского веса! А что такое губерния? Контрреволюционная царская ячейка, и больше ничего!

Началась беспримерная война служащих...

Наконец, через три года после начала областной войны, пришло постановление Москвы:

"Организовать Верхне-Донскую земледельческую область в составе территорий таких-то губерний. Областным городом считать Ворожеев. Окружными центрами учредить такие-то пункты. Градов-город, как не имеющий никакого промышленного значения, с населением, занятым преимущественно сельским хозяйством и службою в учреждениях, перечислить в заштатные города, учредив в нём сельсовет, переместив таковой из села Малые Вершины".

Что же случилось потом в Градове? Ничего особенного не вышло - только дураки в расход пошли. Шмаков через год умер от истощения на большом социально-философском труде: "Принципы обезличения человека, с целью перерождения его в абсолютного гражданина с законно упорядоченными поступками на каждый миг бытия". Перед смертью он служил в сельсовете уполномоченным по грунтовым дорогам. Бормотов жив и каждый день нарочно гуляет перед домом, где раньше помещался губисполком. Теперь на том доме висит вывеска "Градовский сельсовет".

Но Бормотов не верит глазам своим - тем самым глазам, которые некогда были носителями неуклонного государственного взора.

ЧеловекязыкпроектобщениекосмосТОгородфамилиядетилюдирасходчленсердцегородажизньявлениереволюциявещиобразование