«Кварталы счастья» превращаются в гетто. Хотите как во Франции?

Чтобы не распыляться по глобусу, рассмотрим историю Больших Ансамблей Франции (Grands Ensembles), изучим предпосылки, запустившие их социальную и физическую деградацию, и проведём мысленный эксперимент: сравним с современной Россией. Чтобы избежать неверных интерпретаций, будем опираться на французские источники.

Я настойчиво прошу читателя включить своё воображение и проводить по ходу прочтения мысленную параллель с нашими городами и происходящими в обществе процессами.

Французский старший брат

Строительство Больших Ансамблей Франции называют фазой гиперурбанизации, и она заканчивается к 1975 году – хватило менее 20 лет, чтобы понять масштаб ошибки и её последствий.

Устойчивое понятие Grands Ensembles (Большие Ансамбли) появилось не сразу, названия стройкам в полях были разнообразны: «соседская единица», «новый город», «пригородный небоскрёб», «город-спутник», «новый комплекс», «крупная операция», «города-грибы» (в значении быстрорастущих и многочисленных, как грибы в поле или грибницы), «жилмассив», «жилой комплекс» и т. д., то есть всё то, что можно было бы употребить для большинства высотных новостроек России.

Большой Ансамбль – это относительно автономный комплекс, состоящий из многоквартирных домов, построенных за короткий период времени согласно единому генплану. Общее количество квартир – от 1 000, общественные структуры, такие как школы, магазины, общественный центр и т. д., обязательны. (Y.Lacoste)

Что вызвало их рождение?

Как и российские загородные новостройки, они отвечали на острый спрос на благоустроенное и доступное жильё: во Франции не хватало минимум 4 млн единиц такого жилья. В России для решения той же проблемы, помимо уже имеющихся программ «доступное жильё», «дом для молодой семьи», «комплексное освоение территорий» и пр., президент поручает ежегодно вводить по 120 млн кв. м, что оборачивается появлением растущих как грибы «человейников», за которыми не поспевают карты Google.

И французские, и российские предлагают комфортные экологические условия в сравнении с существующим городом. Во Франции спрос стимулирует индустриализацию и типизацию строительства, у нас вот прямо сейчас возродилась, как феникс из пепла, дискуссия о новых типовых сериях массового применения.

Нельзя не заметить общности причин, вызвавших появление французского и российского феноменов, причём французский случай выглядит куда более «надёжным», поскольку привязывает жилые комплексы к крупным производствам, обеспечивая жителей работой вблизи дома.

Почему вне города и сколько же их было построено?

Важной целью строительства Больших Ансамблей был не только ввод миллионов метров по новому стандарту качества, но также сдерживание стремительного притока населения в крупные «нерезиновые» города путём создания новых жилмассивов у вынесенной за город индустрии.

К 1975 году во Франции их насчитывалось около 350, в эту цифру вошли все новые жилые комплексы от 1 000 квартир, но некоторые превышают 12 000. В Парижском регионе до 1975 г. было возведено 150 ансамблей.

Можно ли сравнивать Grands Ensembles и российские загородные ЖК?

Чтобы примерить на наши многоэтажные комплексы костюм «наследника» французского опыта, рассмотрим их характерные черты в трёх измерениях: 1. Размер и расположение; 2. Социальный и национальный состав; 3. Морфотип, высотность, размер комьюнити.

1. Размер и расположение

Франция: относительно автономный комплекс с населением от 4 000 человек. Самые первые ансамбли не всегда строились одновременно со школами, магазинами и общественными услугами, однако с 1960 г. стало обязательным создавать всю необходимую инфраструктуру. Размер комплекса рассчитывался из демографии и из целей «комплексного развития». Это новый «городской центр», максимально оснащённый рабочими местами, услугами, оборудованием, то есть он должен быть максимально многофункциональным и диверсифицированным, а также быть интегрированным в сеть других городских центров (или в областную сеть).

Россия: новые ЖК, строящиеся в поле, это изолированные кварталы, связанные с городом одной-двумя дорогами и в большинстве случаев отделённые от остальной застройки магистралью. Удалённость от городских структур и размер ЖК (часто менее 5 000 жителей) препятствуют возможности их превращения в новый «городской центр» даже в отдалённом периоде. При этом, в отличие от французских, они остаются полностью городо-автомобилезависимыми. Ситуация часто осложняется отсутствием школ и детских садов, а о диверсификации и рабочих местах (или хотя бы предоставлением потенциальной возможности эти места создать самим) говорить не приходится, поскольку тип застройки не приспособлен для наполнения сервисами, офисами или мелкими производствами, и это видно по многочисленным «аренда» или «продам» за пыльными витринами первых этажей.

Если дать небольшую фору нашим «ЖК в поле» и допустить, что большая их часть обеспечена необходимой инфраструктурой (без претензий на разнообразие), можно с натяжечкой дотянуть их до уровня французского брата.

2. Социальный и национальный состав

Франция: новые комплексы рассчитаны на переселение людей, живущих в некачественном жилье в городе (деградация жилфонда), или из деревень; работников крупных пригородных/загородных предприятий и репатриантов из Алжира. Подавляющая часть Больших Ансамблей являлась доступным жильём в социальной аренде, но было также жильё в полной собственности, и даже повыше классом, как Rouvière в Марселе, к которому встречается даже эпитет элитное. Таким образом, первоначально они заселялись менее обеспеченными слоями и средним классом, переехавшим из городов. На момент кризиса, когда спираль геттоизации раскрутилась окончательно, доля иммигрантов составляла 25-30% – уровень, по мнению экспертов, несовместимый с успешной интеграцией.

Россия: большая часть жителей периферийных/загородных многоэтажек – арендаторы (студенты и иммигранты из стран постсоветского пространства), молодые семьи (покупка в ипотеку), социальный субсидируемый кластер (переселенцы из ветхоаварийного жилья, дети-сироты, военные и пр.).

И во Франции, и в России первые жители – это люди с доходом по нижней границе среднего класса или ниже, часть из которых составляют иммигранты (о численности иммигрантской прослойки в России – во второй части статьи).

3. Морфотип, высотность, размер комьюнити

Франция: это что-то похожее на советские микрорайоны второго и третьего поколений, но коэффициент застройки и плотность уличной сети во Франции выше. По качеству строительства, благоустройства и уровню комфорта квартир французские комплексы опережают микрорайоны на несколько десятилетий и дадут фору многим современным многоэтажкам России.

Это Большой Ансамбль в г. Пьер-Коллине (Pierre Collinet, 1959-1965, арх. J.Ginsberg). Качество зданий и благоустройства очень высокое. В районе есть школы, детсады, кафе, магазины, клуб, парк развлечений с каналами и фонтанами, оборудованные спортивные площадки.

Ниже знаменитый район Сарсель (Sarcelles), 1956-1976 гг. Он породил термин 'sarcellité', который означает отрицательный эффект застройки и её негативное влияние на психоэмоциональное состояние социума.

Уже в 80-е годы названы факторы, препятствующие созданию здоровых комьюнити (соседства, сообщества жильцов) в районах с таким морфотипом: это низкая интенсивность застройки при повышенной высотности и размытие границ между полуприватным и общественным пространством.

Россия: для жилой среды, формируемой тем или иным морфотипом, коэффициент застройки и нагрузка на открытые пространства являются критическими величинами. Многоэтажные российские комплексы, трансформировавшись из «башен в парке» в «башни на парковке», находятся в той же типологии, что и их французские родственники. Почти все российские комплексы высотные, собственно, в них перевоплощаются атрибуты Grands Ensembles – это tours et barres (башни и дома-пластины), вне зависимости от того, как они теперь изогнуты или замкнуты в попытке прикинуться «кварталом», оказывающимся на деле принаряженной мегаструктурой.

Комьюнити является важнейшим элементом социальной устойчивости, но «многоэтажка в поле», патология наследственного характера, просто не в состоянии сформировать здоровое сообщество в силу своих физических атрибутов. Человеческая стая размером более 400 особей (кто-то считает критической цифру от 300 человек, кто-то называет 500) не способна к созданию устойчивых связей и тем более общности интересов жильцов, не способна вычислить «чужака» и обеспечить безопасность. Посчитайте для интереса, каков средний размер «комьюнити» в наших многоэтажных ЖК.

«Эпоха руин»: история деградации Большого Ансамбля «Мингеты», коммуна Венисье

В первые десять лет Большие Ансамбли воспринимались как «кварталы счастья», но затем всё меняется. Акты насилия происходят уже в 1970-х: вандализм, грабежи, угоны, пожары, насилия, а в 1978 – первые «родео гнева» (противостояние полиции).

Наступает «эпоха руин», и с 1975 г. возведение Больших Ансамблей, ответственных за социальный кризис, вызванный типом застройки и географической изоляцией, прекращается.

На ветреном плато в пригороде Лиона, на территории 220 гектаров, откуда видны альпийские вершины, находится Большой Ансамбль «Мингеты» (LesMinguettes_ Venissieux), построенный в 1960-х годах, в котором проживает сейчас 21 000 человек.

Промышленное развитие района и создание заводов Berliet и Renault Truck сопровождалось притоком населения. До 75-х годов требовалось разместить рабочую силу, востребованную фабриками.

Ансамбль Мингеты должен был постепенно вместить 40 000 жителей, предоставив качественное жильё для работающего населения агломерации и молодых семей. Средний класс также был заинтересован в новом жилье, а этот проект создавал новый город, более коллективный и приятный для жизни.

И вначале это было так. Первые жители открыли для себя настоящий комфорт: в современных домах с лифтами, в просторных квартирах с красивыми ванными комнатами, большими окнами и захватывающими дух видами. Жизнь здесь поначалу была богатой и социально активной. 80% квартир были социальным жильём, сдаваемым государственными или частными органами по низким арендным ценам.

Воспоминания жителя (в сокращении): «Конечно, это был сон, и прекрасный сон! Мы построили современное и комфортное жильё для рабочих, которые переехали из городских трущоб или, как я, из сельской местности. Мы совершили беспрецедентный скачок в современную жизнь. Я помню, когда мы приехали жить в Мингеты, для моей жены, крестьянки, и для меня это было действительно красиво. Наши семьи навещали нас, даже мой свёкор, который никогда не выезжал из дома, приехал навестить! И потом мы встретили людей, которые разделяли наши ценности и были того же происхождения. Первые четыре или пять лет это была действительно сказка».

Отнюдь не рядовые архитекторы создавали ансамбль: во главе команды стоял признанный на международной арене архитектор Eugène Baudoin – директор Женевской школы архитектуры, что, однако, не спасло от развернувшейся в последующем катастрофы.

Ещё до полного завершения строительства из-за случившегося кризиса занятости происходят беспрецедентные социальные и демографические сдвиги, и многие дома в районе опустевают. Три фактора полностью изменили социологию Мингет: 1. Законы 1975 года, которые побуждают средний класс покупать дома в собственность в близлежащих муниципалитетах; 2. Политика воссоединения семьи для иммигрантов; 3. Экономический кризис с ростом безработицы.

Средние классы, прежде активно вовлечённые в социальную жизнь района и гарантирующие ему стабильность, устремляются в другие места, готовые расстаться с деньгами ради права собственности и подальше из таких кварталов.

Происходит геттоизация: иммигранты приглашают свои семьи, а бедные жители городских трущоб продолжают вселяться в дешевеющее жильё. И хотя там сконцентрировано работающее население, безработица «добивает» ситуацию.

Интервью заммэра Венисье (в сокращении): "Сожительство между французами, сельскими иммигрантами из Магриба и с гор Алжира оказалось трудным. Разные культуры встретились в особенно трудном контексте. Именно образ жизни ежедневно становился источником раздражения: разные способы осуществлять родительские полномочия и отношение к общественным пространствам. Французы не чувствовали себя комфортно, находясь «под домашним арестом», и не испытывали уважения к семьям многодетных иммигрантов, которые изо всех сил пытались приспособиться к этой вертикальной среде обитания. Это усугублялось плохим обслуживанием зданий, а пустые квартиры и последовавшая за этим потеря ренты сделали это вообще невозможным. В 1982 году в Мингетах пустовало 30% квартир».

В 1981 национальная пресса впервые сообщает о серьёзных проблемах в новых трущобах – так их именуют уже через 10-15 лет после заселения. Мингеты стали тем, что СМИ прозвали «жаркое лето Мингет». Район дискредитировал себя трижды: городской формой (дома-пластины и башни), местоположением (окраина) и социальным составом (концентрация бедных слоёв). Он стал втянутым в сегрегационную спираль и логику «вылета» (Delarue, 1991).

После второго «жаркого лета» власть вынуждена признать «банкротство» социальных служб – школ, учебных заведений, культуры, жилья. Педагоги, чиновники и даже полиция покидают город, как только наступает вечер: «Я здесь до пяти часов, потом опасно». Жители бегут по-своему, забаррикадировавшись в домах. Таким образом, по вечерам молодёжные группировки остаются единственными «реальными» гражданами района. «Создаётся впечатление, что менты оставили нас», – говорят жители. «Кажется, менты наконец отстали от нас», – думает молодёжь.

Как повлиял тип застройки?

В среде башен и пластин отсутствуют ориентиры, что вызывает социальную и культурную пустоту. Эффект «sarcellité», вызывающий аномию (апатия, разочарование, противоправное поведение), объясняет появление агрессивных молодёжных групп, состоящих в конфронтации со школой, администрациями, полицией. Подростковое насилие, умноженное чувством бесперспективности и изолированности от нормальной социальной жизни, происходящей в городе и доступной кому-то другому, создаёт отвратительную повседневную атмосферу в районе. При первой же возможности более успешные счастливчики уезжают, оставляя квартиры пустыми, куда вселяются семьи, не имеющие возможность оплачивать коммуналку и следить за состоянием даже своей лестничной площадки. Съёмное жильё быстро приходит в упадок, а постоянные жильцы не имеют возможности наладить диалог со сменяющимися соседями или взваливать на себя ответственность за содержание общих помещений.

Летом 1981 года в Мингетах горят сотни автомобилей и происходят столкновения с полицией, что привлекает внимание страны и получает название «недомогание периферии».

Для власти это удар грома, ведь была уверенность, что Франция избежала проблем гетто и этнических восстаний, которые уже пережила Англия.

Если вы поищете фотографии или фильмы 70-х – 80-х гг., то увидите качество зданий и благоустройства, не уступающее тому, что мы имеем в современных российских ЖК. Вы также не заметите большинства цветного населения: среди жителей коммуны Венисье, например, много французов и только четверть иммигрантов. Но безработица в Мингетах достигает 30% (тогда как в целом по коммуне Венисье – 14%).

Справка: Коммуна Венисье ещё до войны была многонациональной, большинство приезжих – испанцы и итальянцы. Позднее Франция приветствует приезд алжирцев, но также греков, египтян, сербов, сенегальцев, индокитайцев. Таким образом, к началу событий репатрианты из Алжира не были исключительной иммигрантской общностью.

Источником кризиса многие склонны считать социальный состав, однако именно отток среднего класса и опустевшие в Мингетах квартиры – вот что стало стартером упадка. Факторы перехода к «эпохе руин»: 10 000 жителей (30%) покидает Мингеты за 7 лет; экономический кризис совпадает с взрослением второго поколения алжирских иммигрантов, уже родившихся во Франции, но ущемлённых в правах.

В 1983-м в Мингетах снесена первая 50-метровая башня квартала Демократия.

Цитата из репортажа: «Как гигант, смертельно раненный, башня рушится.... Она прожила ровно 15 лет! Разрушение этой башни и двух других 9 сентября 1983 года, безусловно, событие, символ. Это знаменует собой конец эпохи и конец определённого типа урбанизма».

В 1986 г. муниципалитет Лиона принимает решение замуровать входы в оставшиеся десять башен квартала Демократия.

В 1994 г. снесены все десять башен квартала Демократия.

Сколько усилий по реабилитациям, сколько финансовых вливаний было предпринято, прежде чем прийти к радикальному решению! Не помогли даже изменения в национальное законодательство в 1981 г., давшее огромной части иммигрантов равные с коренными французами права.

Вы представить себе не можете, сколько национальных и международных конкурсов на тему «и что теперь со всем этим делать?» проведено, сколько времени и денег потрачено на исследования, сколько тысяч часов заседали политики и специалисты, сколько мэрских кресел шаталось под давлением противников или защитников сноса, сколько гражданских волнений и акций прошло прежде и после сноса!

И это история только одного Ансамбля! У нас их сотни по всей России. У нас есть рычаги сдерживания схожих сценариев? Мы готовы будем поддерживать жизнь этих островов за бюджетные средства? О да, Франция и это опробовала – не помогло! Может, есть иные условия, при которых Россия счастливо избежит «грабель», на которые последовательно наступили Англия, Америка, Франция, каждый со своим специфическим несчастьем... Рассуждения на эту тему – в завершении статьи.

Почему всё-таки снос?

Франция очень долго сопротивлялась этому, особенно сопротивлялись исследователи социальных наук, защищавшие «отношения в социуме, сотканные со временем в знакомых пространствах». Слышны также аргументы о хронической нехватке социального жилья и важности социальных займов. Однако финансовые вливания в ремонт и восстановление, социальные программы и мероприятия, спонсорство, и пр. не окупились: эти районы усиливают территориальное неравенство, и «удаление» всё чаще кажется единственным оправдывающим себя решением.

Улучшение комфорта со стороны владельца помещений не может компенсировать недостатки городской формы, сильно обесцененной жителями. Если житель не удовлетворён средой, это приводит к расторжению отношений между ним и окружением, занятия сводятся к минимальному использованию пространства без чувства собственности, а всякие инициативы владельца по восстановлению и улучшению оказываются бесплодными (Berra and Pinson, 2006).

Снос и замещающее строительство порой в четыре раза дороже цены восстановления и санации, но власти предпочитают чрезмерные расходы. Даже remodelage c глубокой трансформацией зданий порой обошёлся бы дешевле (и мягче к сложившемуся социуму), но нет, всё чаще выбирают «снести с лица земли». Почему? Эти кварталы обладают таким устойчивым негативным имиджем, что в них невозможно вернуть ликвидность и статус, или хотя бы частично перезаселить более успешными слоями. Кстати, многие очищенные от башен и пластин площадки остаются незастроенными целые десятилетия, настолько живуч образ упадка и «безнадёги».

Большие Ансамбли, решив отчасти вопрос насыщения рынка доступным комфортным жильём, породили труднорешаемую проблему размером в полвека. Спустя 40 лет эта проблема остается «головной болью» государства и требует инвестиций, равных бюджетам целых городов.

Есть ли альтернатива сносу и надежда на сохранение?

Некоторые французские ансамбли рассматриваются как объекты сохранения, поскольку являются ценным наследием – физическим воплощением идеи эпохи и носителем архитектурного стиля. По отношению к российским ЖК это кажется абсурдным даже в теории: выражением чего они могли бы считаться? Коммерческой или политической конъюнктуры или максимально возможного выхлопа с гектара? Являются ли они воплощением новой оригинальной технологической идеи или архитектурного стиля, несмотря на типологическое единство? Время покажет.

В завершение – несколько фотографий Больших Ансамблей вперемешку с российскими новостройками. И те, и другие, ради объективности сравнения, представлены в монохроме. Попробуйте угадать, где Франция прошлого века, а где современная Россия...